— Во дворе в Таллине, где я рос, был эстонский мальчик Тойво. Я хотел с ним дружить, но между нами не было общего языка: хотя я и говорил по-эстонски, мой словарный запас был ограничен, мне легче было общаться на русском, а русского он не знал - и знать не хотел (язык оккупантов!) - вообще. Так я начал говорить по-английски.

Директор «Амбер-колледжа» Юджин Дубнов рассказывает о своей школе и методике обучения английскому языку. С ним беседует журналист Александра Тверская.

       Тойво, старше меня на два-три года, был полностью двуязычным – его отец преподавал в Оксфорде во второй половине 30-ых годов – и именно Тойво заложил во мне основы английского языка. Потом, на втором этапе, я начал разговаривать по-английски и с его отцом. Это наверняка выглядело комично: мальчик восьми-девяти лет и старик, которому уже за семьдесят, с энтузиазмом шлифующий ему произношение. Увидев мое увлечение английским языком, мой собственный отец обрадовался - можно даже сказать пришел в восторг - и принялся с энтузиазмом водить меня в Дом Моряка, сначала в Таллине, а потом в Риге, куда мы переехали.

— А ваш отец не знал английского?

— Знал - не так, конечно, как Тойво и его отец, для которых это был родной, наряду с эстонским, язык - но в общем-то неплохо. Сейчас бы я в своей школе английского занимался с ним либо на высоком среднем, либо даже самом продвинутом уровне: high intermediate/advanced. Как профессиональный журналист и преданный строю коммунист он даже был аккредитован в Лондоне - правда всего на полтора года - в начале пятидесятых. (Моя мать была религиозной и ненавидела советский режим: комические и трагические отношения между моими идеологически противоположными родителями - материал для отдельных воспоминаний.) В любом случае он всегда был занят, очень много работал, и почти не уделял времени детям. Но когда кто-то, так сказать, за него занялся мной и научил меня языку, он был страшно доволен и начал проявлять ко мне интерес и даже обмениваться со мной короткими английскими разговорами - главным образом по дороге в Дом Моряка, так как во всякое другое время на первом месте для него по-прежнему стояли его статьи, всегда, как я помню, самые что ни на есть срочные. Для входа в Дом Моряка нужен был пропуск, который у отца, конечно, был, да и вахтеры ко мне привыкли и через некоторое время начали пропускать и без отцовского сопровождения. В это заведение — своего рода клуб иностранцев, оказавшихся в балтийских портах — я забегал почти каждый день, чтобы пообщаться с англоязычными моряками, коммерсантами и туристами. К 12-13 годам я свободно говорил и читал по-английски.

— Юджин, мне интересно вот что. Ведь вот вы преподавали английскую литературу в разных университетах в Англии, включая Лондонский, не правда ли?

— Да, в 80-ых годах - я и сейчас числюсь в списках преподавателей литературы панели Лондонского университета - если так можно сказать по-русски - по-английски это University of London Literature Panel. Я ее член с 1982 года. Кроме того, я вел курсы в Городском университете в Лондоне. Ну, а потом уже преподавал английскую и американскую литературу здесь в Израиле.

— Вот-вот. Можно спросить, почему вы решили выйти из академической сферы? Из финансовых соображений? Из стремления быть полностью независимым?

— Частично. Собственная школа предоставляет полную независимость, никакие деканы не давят, не навязывают программу. Но также из творческих соображений: свобода действий дает возможность их реализовать. Мы с другом в Лондоне разработали психолингвистическую методику, которую мы привили к традиционному оксфордскому подходу к преподаванию языка. Результаты просто поразительные, студенты продвигаются намного быстрее.

— Что это за методика?

— Она базируется на ряде психологических элементов, описать которые в короткой беседе нелегко. Кроме того, есть такая вещь, как профессиональная тайна. Мое первое образование было психологическое, и в Московском университете, и здесь в Израиле я учился на факультете психологии и собирался стать клиническим психологом. Но одновременно я окончил факультет английской литературы и, вкусив преподавание этой специальности (университет выхлопотал разрешение от армии, которая отпускала меня на несколько часов в неделю), сделал выбор — отправился в Лондонский университет писать докторскую диссертацию по английской литературе 20-го века. Мой профессор позже признался мне, что набросок первой главы заставил его понервничать: в ней было слишком много психоанализа – что неудивительно, если учесть, что моя курсовая работа на факультете психологии за год до этого называлась «Франц Кафка: писатель и пациент»!

— То есть вы всегда стремились соединить психологию и литературу – а теперь преподавания языка?

— Вот именно. Психология была моей первой любовью. Привить ее к моей диссертации не удалось (и слава Богу!), но введение ее в методику преподавания языка оказалось даже эффективнее, чем мы рассчитывали и смели надеяться.

— У вашего коллеги тоже сочетание этих специальностей – психологии и английской литературы?

— Он лингвист, интересующийся психологией. Кстати, мы не приписываем себе пальму первенства, наша методика основывается на опытах в этой области, которые уже много лет проводятся в американских университетах. Мы просто развили ее - и продолжаем развивать, искать и экспериментировать. Я, в частности, постоянно слежу за последними новинками и исследованиями в области психологии с целью использования их в преподавания языка. В американских изданиях, которые я выписываю, - в журнале Psychology Today, например - всегда можно найти что-нибудь интересное и полезное.

— Юджин, а вы не скучаете по университету – по преподаванию, скажем, той же английской литературы 20-го века?

— Если уж говорить, по чему я скучаю, то это по 16-му веку!

— Почему?

— Что касается 20-го века, то у меня всегда есть одаренных израильских школьников, готовящихся к выпускным экзаменам по английскому языку и к поступлению в университеты, здесь и за границей. Эти экзамены включают значительную часть английской поэзии и прозы 20-го века. И я не вижу большой разницы между уровнем некоторых из этих школьников и студентов на факультете английской литературы. Но 16-ый век был моим специализированным курсом, который я преподавал в Бар-Илане, когда вернулся в Израиль из Англии. Я люблю эту эпоху взрыва творческой энергии в английском языке и литературе. На удивление, в рамках моей школы языка тоже порой появляются студенты факультета английской литературы Иерусалимского университета, которым нужна помощь разобраться в той или иной ее области, включая век Скелтона, Спенсера и Шекспира. Но больше всего меня увлекает то, что я делаю сейчас - разработка новой неконвенциональной методики обучения английскому языку с помощью психологии и психолингвистики и то удовлетворение, которое я получаю, видя продвижение всех своих студентов, выходцев из совершенно разных социальных слоев и представителей совершенно разных образовательных уровней.

Вы один справляетесь со всеми учениками вашей школы?

— Нет, конечно, пусть даже иерусалимское отделение колледжа небольшое – около 50 студентов – но одному мне не вытянуть! У меня есть еще две преподавательницы, как бы дополняющие друг друга, молодая динамичная американка, заканчивающая диссертацию в Иерусалимском университете, и пожилая спокойная англичанка. Они ведут группы от начинающего до низкого среднего уровня, а я беру себе более группы более высокого уровня и всех индивидуальных студентов.

— Как люди о вас узнают?

— Все больше и больше по рекомендации. На прошлой неделе пришел человек с очень сильным «сефардским» произношением, гортанными звуками, совершенно необразованный (оказалось, прораб на стройке) и спрашивает: -Здесь учат английскому гипнозом? -Его наверняка послал ко мне кто-то из моих учеников – и он не совсем правильно понял. Я объяснил ему, что я не кудесник, что суггестогипнопедические элементы моей методики не черная магия, я не могу его загипнотизировать с нулевым и вернуть в активное состояние со стопроцентным английским! Он пообещал первые шаги сделать самостоятельно – чтобы доказать мотивацию. Теперь посмотрим, придет ли он еще раз. Надеюсь, что да: он произвел впечатление человека сильного, амбициозного, целеустремленного – я проникся к нему уважением. Кстати, подобные просьбы загипнотизировать без английского и разгипнотизировать с английским мне выражали не только прорабы, но и профессора из университетов – не так прямо, конечно, но суть была та же – вера в чудеса

— Израильские профессора?

— Русскоязычные, конечно, потому что незнание английского на высоком профессиональном уровне – это русская болезнь. Коренной израильтянин, преподающий на любой кафедре университета, прекрасно владеет английским, можете не сомневаться. Ко мне приходили русскоязычные преподаватели – крупные, как я понял, специалисты в своей области – физики ли, химии, математики – с относительно неплохим пассивным запасом, но неспособные связать два слова в разговоре. Не знаю, как они обходились в университете, но ко мне они как правило являлись, когда им предстоял доклад на какой-нибудь международном симпозиуме.

— И просили загипнотизировать?

— Да. Не все, конечно, но некоторые просили. Я рад, что мне все-таки удавалось в сжатые сроки подготовить их к докладу и даже предвидеть прения на английском, хотя, конечно, им следовало бы прийти ко мне гораздо раньше, а не оставлять все на последнюю минуту. Часть успеха в подготовке профессионала к высокому уровню общения в своей области на языке, который у него целиком в пассиве, следует приписать опять-таки психологическому подходу к личности с ее тайнами и загадками – это как ключик к шкатулке. Каждая шкатулка уникальна. Но если подберешь ключик – она раскрывается. И вот вы видите, что психологический элемент выполняет еще и эту важнейшую функцию — помимо того, что он является интегральной частью нашей методики. Он позволяет отнестись к каждому студенту индивидуально, найти к нему подход, основывающийся на его уникальных сильных и слабых сторонах. Никакая купленная в магазине одежда не будет сидеть на человеке так, как пошитая на заказ.

— Это относится и к группам?

— Да, потому что группы у нас маленькие – максимум пять человек. На опыте я убедился, что все, что сверх этого – неэффективно, Средняя наша группа – 3-4 студента. В небольших группах человек не поступается индивидуальностью.

— Какого рода контингент – ваши студенты?

— Около трети русскоязычные, половина коренных израильтян – у нас идет реклама в «Дапей захав», телефонной книге и Интернете — остальные говорят на других языках. Всегда есть филиппинцы, но попадаются испано— и франкоязычные. В последние годы приходили и люди из Восточной Европы, говорящие по-польски и по-румынски. Думаю, они рекомендуют друг другу — что есть центрально расположенная школа английского с хорошими результатами и интересно проходящими занятиями. Все чаще приходящий сразу говорит, что ему меня порекомендовал такой-то из моих студентов.

— Вы их всех помните – ваших бывших учеников?

— Конечно. Многие мне пишут, звонят, рассказывают о своих делах, я рад, что у нас продолжаются дружеские отношения.

— А как вы преподаете английский человеку, с которым у вас нет общего языка – тому же испанцу, скажем, который не говорит ни на английском, ни на иврите?

— Наша методика это позволяет. На первые несколько занятий я рекомендую в таких случаях приносить маленький словарик, но как только у студента набирается минимальный запас английских слов, потребность в словарике отпадает. Кстати, испанцев у меня еще не было. Был молодой испано-говорящий католический священник из Латинской Америки.

-Какой возраст ваших студентов?

— Примерно треть школьники на аттестат зрелости и в университет, а две трети – взрослые.

— У вас есть какой-то верхний лимит возраста – скажем, до 60 лет?

— Нет, что вы! Кривая памяти начинает плавно снижаться только после 70-80 лет, а если человек интеллектуально активен, то и позже. Мозг как мышца: чем больше вы его упражняете, тренируете ваши когнитивные процессы, тем прекраснее его состояние, тем более он готов к совершению тех великих дел, которые ему предстоят. А предстоят они всем нам до 120-ти лет – как минимум.

Mabat publication, 2009